– Думаю, мисс Паула, это… – миссис Огилви царственным жестом указала на широкую кровать с балдахином и резными столбиками эпохи Георга III – одну из немногих вещей, сохранившихся в семье Макмайеров от славных предков, – вам здесь не понадобится, не так ли?
Миссис Огилви работала в этом доме приходящей прислугой, сколько Паула себя помнила, и к ней уже давно относились как к равноправному члену семьи. Она была дамой старой закваски, не одобряющей современного легкомыслия и, как она говорила, расхлябанности, обожала во всем строгий порядок и имела обыкновение по любому вопросу высказываться весьма прямолинейно, без обиняков. Она частенько ворчала на домочадцев по всяким пустякам, которые сама считала важными, была строгой и придирчивой, но, несмотря на все это, все в доме – и Паула, и ее мать Долорес, и отец с дядей, когда были живы, – обожали ее, и она платила им тем же. У миссис Огилви имелся свой маленький коттедж по соседству с Макмайерами, но она там только ночевала, все свое время посвящая, как она выражалась, хлопотам по хозяйству, справедливо полагая, что этот дом без нее просто-напросто рухнет. В сущности, в этом была изрядная доля истины. Во всем, что касалось домашних дел, Агнес Огилви была незаменима, и весь дом держался фактически на ней одной. Долорес Макмайер, мать Паулы, была совершенно неприспособленной в том, что касалось ведения хозяйства. А кроме того, сколько Паула себя помнила, мать страдала мигренями и нигде не работала. Пока жив был ее муж, отец Паулы, он их хорошо обеспечивал, ибо работал менеджером по продажам в крупной компании Брайтона по производству офисной оргтехники и имел там небольшой процент акций. А после его смерти пять лет назад семья жила в основном на ежегодную ренту от капитала, вырученного от продажи акций компании. К тому же Паула время от времени подрабатывала в том или ином издательстве в качестве художника-оформителя, но эта работа была нерегулярной и не приносила большого дохода.
В данный момент Паула и миссис Огилви стояли посреди мансарды, размышляя, куда девать мебель, так как Паула решила перенести туда свою студию. Раньше мансарда была комнатой дяди Паулы, Шеймуса, брата ее покойного отца, но он тоже умер пять месяцев назад от сердечной недостаточности. Для Паулы с матерью смерть Шеймуса оказалась неожиданной, поскольку он никогда не жаловался на недомогание и всегда был веселым, бодрым и энергичным.
Шеймус Макмайер много лет прослужил на флоте в качестве кока, объездив чуть ли не весь мир, в пятьдесят пять лет вышел в отставку и, не имея ни собственной семьи, ни дома, несколько месяцев прожил у родственников в Шотландии, а потом приехал на похороны брата, отца Паулы, да так и остался и прожил у них в мансарде пять лет. Он сам настоял на том, чтобы они брали с него плату за комнату и стол, как с обыкновенного постояльца. Семье брата он не причинял много хлопот, ибо был неприхотлив. Паула с матерью были даже рады, что у них в доме есть мужчина, ибо после смерти Шона Макмайера, отца Паулы, в доме остались одни женщины.
Теперь, после смерти дяди, Паула решила устроить в его комнате студию. Мансарда была довольно просторная, светлая и как нельзя лучше подходила для студии. Из ее окон открывался великолепный вид, типичный пейзаж юга Англии: поросшие лесом холмы, аккуратно подстриженные лужайки и деревья, живописно разбросанные, словно капли росы. Много света в комнате было потому, что окна располагались с трех сторон. Дополнительным удобством являлось и то, что в мансарду вела отдельная лестница. Однако, прежде чем поселиться здесь, требовалось как следует потрудиться, ибо в комнате было довольно много мебели и всевозможных вещей, оставшихся от дяди.
– Думаю, кровать можно поставить в гостевую комнату, – высказала предложение миссис Огилви, – а диван оттуда перенести в гостиную.
Паула согласилась. В студии кровать была без надобности, да и места она занимала слишком много.
– Зато можно оставить письменный стол, несколько стульев и комод. В нем можно будет держать кисти и краски, – заметила Паула.
Помимо мебели в комнате имелось множество всяких вещиц и безделушек, которые дядя привозил в качестве сувениров из разных стран мира, в которых ему довелось побывать. Безделушки и сувениры были расставлены и разложены по всей комнате, к тому же ими были забиты пара чемоданов. Тут были и яркие восточные шали, и статуэтки из слоновой кости и фарфора, и египетские папирусы, и расписные блюда, и русские матрешки, и японские нэцке и много другого. Еще у него имелось несколько альбомов с фотографиями, и при жизни дяди Паула часто просила его рассказать, где и при каких обстоятельствах был сделан тот или иной снимок.
Миссис Макмайер тоже поднялась в мансарду, и сейчас они втроем в некоторой растерянности оглядывали все это обилие вещей.
– Даже как-то трудно решить, с чего начать, – сказала Долорес.
Долорес Макмайер была женщиной лет пятидесяти, невысокого роста и довольно миниатюрной, но из-за своей болезненности выглядела старше своего возраста. Когда-то, еще до замужества, она увлекалась сочинительством детективных рассказов, и некоторые из них – очень неплохие, на взгляд Паулы, – даже были опубликованы издательством «Шерлок». Но, выйдя замуж, она забросила это занятие, целиком посвятив себя мужу и дочери, и единственное, что осталось у нее от увлечения юности, это страсть к детективным историям. Она пачками скупала все новинки в детективном жанре и буквально проглатывала их.
– Придется нанять парочку крепких парней из агентства, чтобы вынести кровать и передвинуть мебель, – заметила миссис Огилви. – Ну а с этими безделушками, думаю, мы и сами справимся. Вы, мисс Паула, и вы, миледи, отберите-ка то, что сочтете нужным оставить здесь или перенести в другие комнаты как память о покойном мистере Шеймусе, а остальное я сложу в коробки и отнесу в кладовую.